Воспитай волю — это броня, сохраняющая разум.
Название: Начать с понедельника.
Автор НАСТА.
Бета – Дракон по имени justinia_rei
Рейтинг - PG-15.
Пэйринг – в дальнейшем планируется Канда/Аллен, и побочные.
Жанр – экшен, детектив, слэш, юмор, драма, агнст, даркфик, АУ, ООС (!!!).
Размер – планируется макси, в процессе.
Дисклеймер: мир принадлежит Хосино Кацуре.
Предупреждение: Очень странный авторский стиль. Можете бить тапками – оно того стоит. Сама в ужасе.
От автора: Время – после арки в Эдо. Муген починили, раны залечили, и тут надвигается инспектор Рувелье.
Саммари: Что делать, если вся жизнь полетела в тартарары? Апостол Бога, Экзорцист, прошедший критическую точку – и вдруг лишается всего. Чистой силы, Ноя внутри, смысла жизни… Что остается человеку, знающему только войну? Начинать свою собственную войну – против всего мира.
Глава 3.
Глава 3.
Каждый раз, когда я засыпаю, страх появляется вновь – кислый, неприятный, и настолько привычный… Вот только пугает он по-прежнему.
Я не боюсь исчезнуть. Другое – намного ужасней.
Я…
Единственно объяснение всему, что сейчас происходит – это сумасшествие. Я совсем немножечко так заболел – на всю голову. Примерно одна девятая тела взрослого человека, двадцать сантиметров в высоту и сорок – если мерить с прической. Совсем капелька, верно?
Даже и не знаю, когда начал думать так. Наверное, когда начал бояться падения – мне надо было зацепиться хоть за что-то в этом мире.
И первое, что пришло в голову – те самые карты. С одной стороны черно-белая рубашка, а с другой – цветная картинка. За исключением двух джокеров в колоде.
Если я – Белый, то кто же станет Черным?
Два Клоуна, две разных судьбы и один крест на плечах. Вечно улыбаться и плакать – одновременно. Ведь клоун – одна из самых печальных профессий.
Тот, кто дарит радость другим, не оставляет ничего для себя. Добро бескорыстно – нельзя отломить от него кусочек и оставить себе, спрятав в рукаве. Сердце, душу и улыбку отдают целиком – а остается одна лишь пустота. Пока кто-нибудь не подарит улыбку в ответ.
Потому клоуны плачут – люди все же такие эгоисты, никогда не возвращают добро обратно. Зачем – ведь это же всего лишь клоун… Быть может, стоит заплакать и мне?
Хотя не знаю – быть может, я и плачу. Мне слишком больно, а бинты на глазах давно мокрые – то ли от крови, то ли от слез, уже и не разобрать. Я не ощущаю ничего вокруг – пока реален лишь Джокер, мои собственные, отдающие расстройством психики мысли и запахи.
Всю остальную реальность мне заменяет Боль.
Как целый мир, как огромная Вселенная – боль так многогранна. В настоящем – или все же придуманном? – мире есть лето и зима, жара и холод, ночь и день. Так много всего!
И боль не исчезает. Она постоянно меняется – иначе к ней можно было бы привыкнуть. О нет, она просто всепоглощающа – даже столь надоедливый и желанный шепот я больше не слышу.
Порой будто спицы вонзаются в локти – и я не могу пошевелить даже кистью. И как ни выгибайся, все равно – ты будто прибит к кровати, распят, и нет пути обратно, ведь Ад еще впереди, а из Рая ты уже ушел…
Порой огонь пожирает мое тело изнутри – или он уже снаружи, и я не могу разобрать, где же источник боли – ведь внутренности горят, по-настоящему горят, и не получается даже вдохнуть… А вдыхаю тоже – огонь, ведь сейчас мир есть воплощенная Боль, а она и не думает оставлять меня в покое…
А порой мне кажется, будто я состою из пузырьков. Знаете, такие обычно дети выдувают, если дать им плошку с мылом и трубочку. И они лопаются, разлетаются, снова растут, будто подули еще раз – а мне больно и плохо, ведь лопаюсь и снова расту сейчас я… И везде, во всем теле это ужасное, разрывающее ощущение, и парадоксальное открытие – кажется, я могу летать, я ведь сейчас легче воздуха…
У Боли множество лиц, я не могу даже назвать их все – ведь невозможно описать Вселенную парой строк, не так ли?
Да и разве может это быть кому-то нужным? Это ведь всего лишь я. А я и так знаю, что со мной происходит – и лишь бредовые, злые мысли, такие неправильные и глупые, помогают мне не сорваться. Ассоциации, запутанные и нелогичные, усталый сарказм, горький смех клоуна сквозь зубы – и неумолкающий чужой хохот. И над собой, и над всем миром – но это же весело, так весело, что вы! А слезы… Слезы пьянят так же, как и смех. От них хочется жить – и не страшно умереть.
Слезы – всего лишь сорт вина. Смешно, не правда ли?
Мне – да. Я смеюсь, я ведь клоун – этакий Пьеро в Короне. Так выпьем же за нашу Вселенную, дамы и господа, и умрем красиво!
И пусть там, снаружи, я не плачу. Кровь все же предпочтительнее – плакать недостойно мужчины.
Ах да. Я же клоун – мне можно.
Иногда мне все же удается провалиться глубже. О нет, боль не оставляет меня там – просто отходит на полшага подальше. Тогда мне чудятся голоса. Непонятные звуки, отказывающиеся складываться в слова – невнятный гул, писки, крики… Неинтересно.
Почему «удается»? Потому что для меня это почти праздник. В этом состоянии я чувствую запахи – натуральные до дрожи.
Наверное, это единственное, что я теперь могу назвать настоящим.
Мне в принципе хватает – я ведь не слишком требовательный. Да и в капризах особых не замечен… Радует хотя бы то, что это вообще есть – иначе бы я и правда сошел с ума.
Но все же – откуда в черно-белом мире запахи?
И тот факт, что существует хоть что-то за пределами этого монохромного кошмара напоминает о том, что реальный мир все еще не отказался от меня. Это выдирает отсюда зубами и когтями, вырывает и тыкает носом – ты не только там, Аллен Уолкер, очнись!
Логично, не правда ли? Если я чувствую запах – тяжелый, железный и соленый, будто густой и чуть горчащий – мне сейчас лучше не пытаться шевелится, будет больно. Ведь этот запах… Я не помню, что он значит. Боль? Но она везде. Это что-то другое…
А вот сейчас снова вкусный и какой-то очень легкий запах – он все время меняется, но я его хорошо запомнил. И боль в желудке ненадолго затихает, но я знаю – потом снова заболит голова и с новой силой проснется шепот… И монохромный мир станет еще немного ближе – но отказаться от такого запаха выше моих сил.
Чувства? Да не смешите меня, мне сейчас это вредно. Если я стану прислушиваться хоть к чему-то кроме запахов, я полностью почувствую боль. Она заменяет мне реальность, убивает все ощущения – а я заглушаю ее запахами, ведь тогда она притупляется и я могу понять, что все еще жив…
Я пока не могу понять, что со мной происходит – все ощущается таким правильным, или же я попросту забыл, что бывает по-другому? Не знаю и знать не хочу. Но менять что-то незачем – я ведь еще жив. И даже эти размышления, дикие, неправильные, греховные – они ничуть не смущают, ведь я, скорее всего, скоро умру. Меня будут судить уже не люди, а Бог. А ему я все равно не смогу солгать – он и без того знает все, о чем я думаю.
Интересно, а в моем существовании вообще есть смысл? Как ты думаешь, Мана?
Хотя, кого я спрашиваю? Я ведь знаю, ты давно умер. Но мне так нужен кто-то… Кто-то, кто просто будет рядом. Пусть даже он никогда не улыбнется мне, не коснется плеча в утешающем жесте – но я смогу идти дальше. Просто потому, что он – рядом. Я справлюсь со всем, я привык, но все же… Но все же мне так необходим человек, который скажет, что я на правильном пути – и я встану и пойду дальше, отбросив все сомнения.
Как бы ни был силен человек, ему все равно нужна поддержка. А я один – правда, у меня все еще есть Мана. Воспоминания о самом дорогом мне человеке… И только они помогали мне держаться. Потом у меня появился Учитель – весьма своеобразный человек, но и он мог меня приободрить. Обнять и пожалеть? Даже не мечтайте. Дать пинка и нагрубить – но, как ни странно, и от этого теплело на душе.
А потом я пришел в Орден. Здесь есть люди, которых я могу назвать друзьями, но они не могут меня поддержать – ведь я их надежда, их защита. Зачем им знать, что я могу бояться, терзаться сомнениями и испытывать боль? Мне хватит того, что я просто буду рядом – буду защищать их.
Но все же так хочется, чтобы у меня был хоть кто-нибудь… Я цепляюсь за воспоминания – ведь Учитель далеко, а Мана... Он всегда рядом – в моей безумной голове, в сердце, в воспоминаниях… Только как же я смогу идти вперед, если все, что мне остается – падение в эту безжизненную тьму?
Я могу карабкаться вверх и выбираться иногда на поверхность – боль становится все острее и многообразней, но запахи есть, они напоминают, что я жив… Вот только жизнь эта от меня не зависит – я даже шевелиться нормально не могу. Или же… Не хочу?
Знаешь, Мана, если я выживу, то буду не просто идти вперед, а буду карабкаться все выше и выше. Потому что внизу меня ждет мой собственный монохромный ад.
Вперед и вверх – ведь так же можно, верно? Пожалуйста, скажи мне, что я прав, что я не предаю тебя так… Отец…
А еще я так надеюсь на то, что хоть кто-нибудь все же остается рядом со мной – но не отличаю вымысел от реальности. От обоих реальностей, если точнее. А этот вымысел все же слишком бредов.
И знаешь, мне немного грустно. Меня предает единственная вещь, в которой я сейчас уверен – запахи. Табак, знакомый, вишневый и немного терпкий запах, густой и обволакивающий, кожа, тонкая пряная нотка вина и красного дерева – то, что в моем сознании неискоренимо ассоциируется с Учителем. Но откуда здесь взяться Генералу?
Он же… красный. Он совсем не вписывается в этот черно-белый мир, нет, запахи начали предавать меня… Хотя он скорее бордовый, цвета старого вина – густого и с неприятным вкусом – однажды я попробовал такое и так и не понял, почему же они называются элитными? Такие вина хранят в пыльных бутылках без этикеток, они из зеленого темного стекла, и даже не разглядишь – сколько же там вина. И это вино неприятно на вкус, щиплет язык и обжигает горло. Но стоит оно целое состояние. Наверное, я никогда не пойму этого – но такие вина слишком подходят Учителю. Вроде и неприятны, даже на вид – длинные рыжие волосы и маска на лице ужасно вульгарны – но ценится Генерал на вес золота.
Правда, его долги такой суммой уже не оплатить. У меня лежит огромное количество счетов, которые вместе потянут на баснословную сумму – а я ведь вовсе не единственный, с кого он тянет деньги, у моего Учителя все же есть хоть какая-то совесть. Так что я всегда могу оплатить его долги – напрягаясь и выкладываясь изо всех сил, практически вылезая из шкуры – но могу же!
И мне все время чудится запах, так жестоко напоминающий о дорогом мне человеке. Как ни крути, он мне дорог – сам не могу понять, почему. Иногда я готов его убить, но тогда, тогда я не хотел допустить даже мысли о том, что он мог умереть. Интересно, если я заплачу сейчас, воображаемый Учитель разочаруется во мне? Или даст подзатыльник?
Кажется, я почти смог рассмеяться. В это раз я забрался дальше обычного – и мне ужасно смешно. Воображаемый Учитель даст мне воображаемый подзатыльник за то, что я его вообразил и смеюсь. Картина маслом, не правда ли?
Да, я и вправду Клоун – смеюсь даже на смертном одре. Или это еще не смерть? Ничего, подожди немного – совсем немного, ты ведь бессмертна… Подожди всего одну короткую человеческую жизнь – я не собираюсь сдаваться так просто.
И я наконец выныриваю из того, другого, двухцветного мира – прямо к обжигающей реальности. Хотя, что для меня реальность? Мне кажется, или иллюзорны все те миры, что я выдумал? Реальна только боль, которая по-прежнему сводит меня с ума.
Кажется, я все-таки лежу на кровати. И голова – о Боже, как же она болит, не просто раскалывается – ее будто дробят на маленькие кусочки. Таким небольшим зубилом, острым, с засечками, и эти засечки цепляются за отколотые края черепа, и мозги колыхаются внутри, розовато-серая жижа… Мне и самому противно до тошноты – потому что я больше не могу этого терпеть, и каждый раз, как только меня касаются, меня будто выжигает насквозь вспышкой боли.
Когда-то мне рассказывали о протуберанцах на Солнце – огромных, жарких сгустках газа, которые могли бы проплавить целую скалу насквозь и нисколько не уменьшиться в размерах… И этот чертов протуберанец сейчас путешествует по моему телу, бьется внутри. От стенки к стенке – и как это он меня еще не прожёг?
Какие же глупые вопросы приходят мне в голову… Но она больная – во всех смыслах этого слова. И рука… Господи, это же твое оружие, так? Забери его у меня, я и так теперь сломанный – тогда ведь оно перестанет болеть?
Кажется, я слышал от Лави, что есть такая штука – фантомные боли. Например, вот лишился ты ноги – а в дождь тебе кажется, что отсутствующая нога ноет.
Вот и я так сейчас – будто фантом. Меня в этом теле, судорожно скребущем по постели, собирающим в складки простыню – так удобнее вцепляться в ткань, намного удобнее, чем в собственную кожу, правда ведь? – меня там нет.
Точно нет. Тело просто не может выдержать такой боли – не может такого быть, просто не может, я по всем законам мироздания уже давно должен был откинуть копыта – и желательно прицельно, вон в того врача с хищным блеском глаз из-под маски, потому что это он стоит у странного прибора… Наверняка он и виноват в том, что мне настолько плохо… И в том, что я еще жив – пусть и так, фантомно, глядя на свое тело с потолка палаты…
Странное это ощущение – когда ты легкий-легкий, невесомый, будто тебя и вовсе не существует – но тело болит по-прежнему, будто лежишь сейчас внизу… Черт, я и лежу там, внизу! А сейчас мне снова мерещится, и вовсе не сияет фиолетовым и синим светом трубка, огромная, толстая, но гибкая труба – она ведет прямо к затылку, там у меня тоже кровь… Они прямо туда ее воткнули – проткнули мозг – вот голова и болит, и сияет труба, сокращается, словно червяк, сияет светом, противным, мертвенным – было бы чем, меня бы вывернуло.
Хотя нет – в желудке пусто, будто я не ел уже очень давно… Болит, живот очень болит – похоже, вынужденная голодовка не пошла мне на пользу…
Мое тело внизу улыбается. Забавно выходит – призрак сожалеет о том, что голодать вредно для здоровья. Немножко поздновато, все же – и я улыбаюсь снова. Рассмеялся бы – вот только не весело совсем разглядывать собственный усмехающийся труп. Мне очень хорошо видно – я вишу прямо над ним, не могу даже сдвинуться. Не шутите так, загребать руками не получится – воздух не вода, и шевелится я не могу, и у меня по-прежнему все ужасно, дико болит, и я могу только висеть…
Интересно, я хоть что-нибудь ел, что мне так больно? Кажется, мой желудок скоро начнет переваривать меня самого, настолько мне плохо. Хотя тут, похоже, загадки нет – тот самый вкусный запах, это был запах еды – я только спал и ел, и все… Но меня этот факт не утешает – я все равно дико хочу есть… Снова.
Да уж, раб желудка – это про меня. Ирония судьбы – я дико голоден даже на пороге смерти, и мне все равно больно, но я не могу и пошевелиться и наблюдаю за телом с высоты в полтора метра… И я все-таки умираю, какая жалость…
Потому что живые так выглядеть не могут.
Потому что человек бы давно умер с таким количеством ран на ужасно худом теле – и с этой чертовой трубой в моей голове, и еще с штырем в руке, и зачем меня нашпиговали этими железками?
А каким бы я не был ненормальным, я человек. Пусть я и немного проклят…
И рука забинтована – полностью, а бинты в крови, и кровь течет, густая, темно-бордовая, почти коричневая, даже с зелено-сизым оттенком, и я не могу понять – то ли кровь венозная, то ли это отблеск от трубы… А приборы, похоже, пищат, я слышу противный звук, резанувший по нервам – это слишком резко, остро и ярко, я ведь не слышал ничего уже давно, и мне все больше кажется, что эта реальность стала настолько настоящей, что мне пора с ней проститься…
Вот только мне не дают сделать это – и боль все усиливается, и мне кажется, что через эту трубку все же мозги - я почти чувствую, как меня по капле что-то покидает, и мне вовсе не плохо – ведь скоро это все закончится, скорее бы, пожалуйста, скорее…
И тут тот прибор в углу, с этой чертовой трубкой, загорелся все тем же мертвенно-синим светом, как в покойницкой, и честно говоря – я даже не хочу думать, что же это значит… И тот врач кого-то зовет, и трубки присоединяют к моему телу, еще и еще, и вот уже и у запястья, того самого, оружия, и у сердца. А бинты все кровят, особенно на лбу – там рана, серьезная – хоть я не медик, но сколько же крови…
Я даже представить не могу, что же они там делают – мне ужасно больно, больнее, чем раньше, и кажется, из меня тянут уже не мозги, а саму душу – а она сопротивляется, плавится и рвется, и снова срастается – уродливо и гротескно, как у акум… И я снова тянусь к своему телу – отчаянный рывок, еще, еще один, но считанные миллиметры… Но я должен, должен!
Хоть умереть позвольте спокойно, ну пожалуйста… Или хоть как положено – в собственном теле. Я откуда-то знаю, что я должен, обязан вернуться – но от меня разве хоть что-то зависит?
И вот уже целая толпа врачей, а палата маленькая, и тут жуткая суета – но они все толпятся, и множество запахов смешалось – теперь я не различу не один, но все еще стараюсь вернуться, и шум, этот чертов шум давит на уши, и этот писк будто взрывает любовно высасываемый трубкой мозг…
А потом трубки отсоединяют – одновременно, резко, аппарат вспыхивает, ярко и сильно, заливая мертвенным светом все помещение – а я проваливаюсь в свое тело резко, как в ледяную прорубь… И это последнее, что я вижу.
Наконец-то темнота. Не двухцветный мир – здесь цвет всего один, беспросветная чернота – но я ей рад. Ведь в этом мире, чертовом одноцветном мире – не может быть оттенков боли, правда ведь?
Я снова засыпаю, и мне страшно. Просто до дрожи, до ужаса – вечный суеверный страх…
В новом сне не будет меня, и это не так уж и страшно. Другое – намного ужасней.
Я боюсь просто не увидеть этот новый сон.
Это… Это и будет моим финалом. Мой конец – собственная маленькая смерть…
А новый сон… Что ж, его просто увидит кто-нибудь другой.
Автор НАСТА.
Бета – Дракон по имени justinia_rei
Рейтинг - PG-15.
Пэйринг – в дальнейшем планируется Канда/Аллен, и побочные.
Жанр – экшен, детектив, слэш, юмор, драма, агнст, даркфик, АУ, ООС (!!!).
Размер – планируется макси, в процессе.
Дисклеймер: мир принадлежит Хосино Кацуре.
Предупреждение: Очень странный авторский стиль. Можете бить тапками – оно того стоит. Сама в ужасе.
От автора: Время – после арки в Эдо. Муген починили, раны залечили, и тут надвигается инспектор Рувелье.
Саммари: Что делать, если вся жизнь полетела в тартарары? Апостол Бога, Экзорцист, прошедший критическую точку – и вдруг лишается всего. Чистой силы, Ноя внутри, смысла жизни… Что остается человеку, знающему только войну? Начинать свою собственную войну – против всего мира.
Глава 3.
Глава 3.
Каждый раз, когда я засыпаю, страх появляется вновь – кислый, неприятный, и настолько привычный… Вот только пугает он по-прежнему.
Я не боюсь исчезнуть. Другое – намного ужасней.
Я…
Единственно объяснение всему, что сейчас происходит – это сумасшествие. Я совсем немножечко так заболел – на всю голову. Примерно одна девятая тела взрослого человека, двадцать сантиметров в высоту и сорок – если мерить с прической. Совсем капелька, верно?
Даже и не знаю, когда начал думать так. Наверное, когда начал бояться падения – мне надо было зацепиться хоть за что-то в этом мире.
И первое, что пришло в голову – те самые карты. С одной стороны черно-белая рубашка, а с другой – цветная картинка. За исключением двух джокеров в колоде.
Если я – Белый, то кто же станет Черным?
Два Клоуна, две разных судьбы и один крест на плечах. Вечно улыбаться и плакать – одновременно. Ведь клоун – одна из самых печальных профессий.
Тот, кто дарит радость другим, не оставляет ничего для себя. Добро бескорыстно – нельзя отломить от него кусочек и оставить себе, спрятав в рукаве. Сердце, душу и улыбку отдают целиком – а остается одна лишь пустота. Пока кто-нибудь не подарит улыбку в ответ.
Потому клоуны плачут – люди все же такие эгоисты, никогда не возвращают добро обратно. Зачем – ведь это же всего лишь клоун… Быть может, стоит заплакать и мне?
Хотя не знаю – быть может, я и плачу. Мне слишком больно, а бинты на глазах давно мокрые – то ли от крови, то ли от слез, уже и не разобрать. Я не ощущаю ничего вокруг – пока реален лишь Джокер, мои собственные, отдающие расстройством психики мысли и запахи.
Всю остальную реальность мне заменяет Боль.
Как целый мир, как огромная Вселенная – боль так многогранна. В настоящем – или все же придуманном? – мире есть лето и зима, жара и холод, ночь и день. Так много всего!
И боль не исчезает. Она постоянно меняется – иначе к ней можно было бы привыкнуть. О нет, она просто всепоглощающа – даже столь надоедливый и желанный шепот я больше не слышу.
Порой будто спицы вонзаются в локти – и я не могу пошевелить даже кистью. И как ни выгибайся, все равно – ты будто прибит к кровати, распят, и нет пути обратно, ведь Ад еще впереди, а из Рая ты уже ушел…
Порой огонь пожирает мое тело изнутри – или он уже снаружи, и я не могу разобрать, где же источник боли – ведь внутренности горят, по-настоящему горят, и не получается даже вдохнуть… А вдыхаю тоже – огонь, ведь сейчас мир есть воплощенная Боль, а она и не думает оставлять меня в покое…
А порой мне кажется, будто я состою из пузырьков. Знаете, такие обычно дети выдувают, если дать им плошку с мылом и трубочку. И они лопаются, разлетаются, снова растут, будто подули еще раз – а мне больно и плохо, ведь лопаюсь и снова расту сейчас я… И везде, во всем теле это ужасное, разрывающее ощущение, и парадоксальное открытие – кажется, я могу летать, я ведь сейчас легче воздуха…
У Боли множество лиц, я не могу даже назвать их все – ведь невозможно описать Вселенную парой строк, не так ли?
Да и разве может это быть кому-то нужным? Это ведь всего лишь я. А я и так знаю, что со мной происходит – и лишь бредовые, злые мысли, такие неправильные и глупые, помогают мне не сорваться. Ассоциации, запутанные и нелогичные, усталый сарказм, горький смех клоуна сквозь зубы – и неумолкающий чужой хохот. И над собой, и над всем миром – но это же весело, так весело, что вы! А слезы… Слезы пьянят так же, как и смех. От них хочется жить – и не страшно умереть.
Слезы – всего лишь сорт вина. Смешно, не правда ли?
Мне – да. Я смеюсь, я ведь клоун – этакий Пьеро в Короне. Так выпьем же за нашу Вселенную, дамы и господа, и умрем красиво!
И пусть там, снаружи, я не плачу. Кровь все же предпочтительнее – плакать недостойно мужчины.
Ах да. Я же клоун – мне можно.
Иногда мне все же удается провалиться глубже. О нет, боль не оставляет меня там – просто отходит на полшага подальше. Тогда мне чудятся голоса. Непонятные звуки, отказывающиеся складываться в слова – невнятный гул, писки, крики… Неинтересно.
Почему «удается»? Потому что для меня это почти праздник. В этом состоянии я чувствую запахи – натуральные до дрожи.
Наверное, это единственное, что я теперь могу назвать настоящим.
Мне в принципе хватает – я ведь не слишком требовательный. Да и в капризах особых не замечен… Радует хотя бы то, что это вообще есть – иначе бы я и правда сошел с ума.
Но все же – откуда в черно-белом мире запахи?
И тот факт, что существует хоть что-то за пределами этого монохромного кошмара напоминает о том, что реальный мир все еще не отказался от меня. Это выдирает отсюда зубами и когтями, вырывает и тыкает носом – ты не только там, Аллен Уолкер, очнись!
Логично, не правда ли? Если я чувствую запах – тяжелый, железный и соленый, будто густой и чуть горчащий – мне сейчас лучше не пытаться шевелится, будет больно. Ведь этот запах… Я не помню, что он значит. Боль? Но она везде. Это что-то другое…
А вот сейчас снова вкусный и какой-то очень легкий запах – он все время меняется, но я его хорошо запомнил. И боль в желудке ненадолго затихает, но я знаю – потом снова заболит голова и с новой силой проснется шепот… И монохромный мир станет еще немного ближе – но отказаться от такого запаха выше моих сил.
Чувства? Да не смешите меня, мне сейчас это вредно. Если я стану прислушиваться хоть к чему-то кроме запахов, я полностью почувствую боль. Она заменяет мне реальность, убивает все ощущения – а я заглушаю ее запахами, ведь тогда она притупляется и я могу понять, что все еще жив…
Я пока не могу понять, что со мной происходит – все ощущается таким правильным, или же я попросту забыл, что бывает по-другому? Не знаю и знать не хочу. Но менять что-то незачем – я ведь еще жив. И даже эти размышления, дикие, неправильные, греховные – они ничуть не смущают, ведь я, скорее всего, скоро умру. Меня будут судить уже не люди, а Бог. А ему я все равно не смогу солгать – он и без того знает все, о чем я думаю.
Интересно, а в моем существовании вообще есть смысл? Как ты думаешь, Мана?
Хотя, кого я спрашиваю? Я ведь знаю, ты давно умер. Но мне так нужен кто-то… Кто-то, кто просто будет рядом. Пусть даже он никогда не улыбнется мне, не коснется плеча в утешающем жесте – но я смогу идти дальше. Просто потому, что он – рядом. Я справлюсь со всем, я привык, но все же… Но все же мне так необходим человек, который скажет, что я на правильном пути – и я встану и пойду дальше, отбросив все сомнения.
Как бы ни был силен человек, ему все равно нужна поддержка. А я один – правда, у меня все еще есть Мана. Воспоминания о самом дорогом мне человеке… И только они помогали мне держаться. Потом у меня появился Учитель – весьма своеобразный человек, но и он мог меня приободрить. Обнять и пожалеть? Даже не мечтайте. Дать пинка и нагрубить – но, как ни странно, и от этого теплело на душе.
А потом я пришел в Орден. Здесь есть люди, которых я могу назвать друзьями, но они не могут меня поддержать – ведь я их надежда, их защита. Зачем им знать, что я могу бояться, терзаться сомнениями и испытывать боль? Мне хватит того, что я просто буду рядом – буду защищать их.
Но все же так хочется, чтобы у меня был хоть кто-нибудь… Я цепляюсь за воспоминания – ведь Учитель далеко, а Мана... Он всегда рядом – в моей безумной голове, в сердце, в воспоминаниях… Только как же я смогу идти вперед, если все, что мне остается – падение в эту безжизненную тьму?
Я могу карабкаться вверх и выбираться иногда на поверхность – боль становится все острее и многообразней, но запахи есть, они напоминают, что я жив… Вот только жизнь эта от меня не зависит – я даже шевелиться нормально не могу. Или же… Не хочу?
Знаешь, Мана, если я выживу, то буду не просто идти вперед, а буду карабкаться все выше и выше. Потому что внизу меня ждет мой собственный монохромный ад.
Вперед и вверх – ведь так же можно, верно? Пожалуйста, скажи мне, что я прав, что я не предаю тебя так… Отец…
А еще я так надеюсь на то, что хоть кто-нибудь все же остается рядом со мной – но не отличаю вымысел от реальности. От обоих реальностей, если точнее. А этот вымысел все же слишком бредов.
И знаешь, мне немного грустно. Меня предает единственная вещь, в которой я сейчас уверен – запахи. Табак, знакомый, вишневый и немного терпкий запах, густой и обволакивающий, кожа, тонкая пряная нотка вина и красного дерева – то, что в моем сознании неискоренимо ассоциируется с Учителем. Но откуда здесь взяться Генералу?
Он же… красный. Он совсем не вписывается в этот черно-белый мир, нет, запахи начали предавать меня… Хотя он скорее бордовый, цвета старого вина – густого и с неприятным вкусом – однажды я попробовал такое и так и не понял, почему же они называются элитными? Такие вина хранят в пыльных бутылках без этикеток, они из зеленого темного стекла, и даже не разглядишь – сколько же там вина. И это вино неприятно на вкус, щиплет язык и обжигает горло. Но стоит оно целое состояние. Наверное, я никогда не пойму этого – но такие вина слишком подходят Учителю. Вроде и неприятны, даже на вид – длинные рыжие волосы и маска на лице ужасно вульгарны – но ценится Генерал на вес золота.
Правда, его долги такой суммой уже не оплатить. У меня лежит огромное количество счетов, которые вместе потянут на баснословную сумму – а я ведь вовсе не единственный, с кого он тянет деньги, у моего Учителя все же есть хоть какая-то совесть. Так что я всегда могу оплатить его долги – напрягаясь и выкладываясь изо всех сил, практически вылезая из шкуры – но могу же!
И мне все время чудится запах, так жестоко напоминающий о дорогом мне человеке. Как ни крути, он мне дорог – сам не могу понять, почему. Иногда я готов его убить, но тогда, тогда я не хотел допустить даже мысли о том, что он мог умереть. Интересно, если я заплачу сейчас, воображаемый Учитель разочаруется во мне? Или даст подзатыльник?
Кажется, я почти смог рассмеяться. В это раз я забрался дальше обычного – и мне ужасно смешно. Воображаемый Учитель даст мне воображаемый подзатыльник за то, что я его вообразил и смеюсь. Картина маслом, не правда ли?
Да, я и вправду Клоун – смеюсь даже на смертном одре. Или это еще не смерть? Ничего, подожди немного – совсем немного, ты ведь бессмертна… Подожди всего одну короткую человеческую жизнь – я не собираюсь сдаваться так просто.
И я наконец выныриваю из того, другого, двухцветного мира – прямо к обжигающей реальности. Хотя, что для меня реальность? Мне кажется, или иллюзорны все те миры, что я выдумал? Реальна только боль, которая по-прежнему сводит меня с ума.
Кажется, я все-таки лежу на кровати. И голова – о Боже, как же она болит, не просто раскалывается – ее будто дробят на маленькие кусочки. Таким небольшим зубилом, острым, с засечками, и эти засечки цепляются за отколотые края черепа, и мозги колыхаются внутри, розовато-серая жижа… Мне и самому противно до тошноты – потому что я больше не могу этого терпеть, и каждый раз, как только меня касаются, меня будто выжигает насквозь вспышкой боли.
Когда-то мне рассказывали о протуберанцах на Солнце – огромных, жарких сгустках газа, которые могли бы проплавить целую скалу насквозь и нисколько не уменьшиться в размерах… И этот чертов протуберанец сейчас путешествует по моему телу, бьется внутри. От стенки к стенке – и как это он меня еще не прожёг?
Какие же глупые вопросы приходят мне в голову… Но она больная – во всех смыслах этого слова. И рука… Господи, это же твое оружие, так? Забери его у меня, я и так теперь сломанный – тогда ведь оно перестанет болеть?
Кажется, я слышал от Лави, что есть такая штука – фантомные боли. Например, вот лишился ты ноги – а в дождь тебе кажется, что отсутствующая нога ноет.
Вот и я так сейчас – будто фантом. Меня в этом теле, судорожно скребущем по постели, собирающим в складки простыню – так удобнее вцепляться в ткань, намного удобнее, чем в собственную кожу, правда ведь? – меня там нет.
Точно нет. Тело просто не может выдержать такой боли – не может такого быть, просто не может, я по всем законам мироздания уже давно должен был откинуть копыта – и желательно прицельно, вон в того врача с хищным блеском глаз из-под маски, потому что это он стоит у странного прибора… Наверняка он и виноват в том, что мне настолько плохо… И в том, что я еще жив – пусть и так, фантомно, глядя на свое тело с потолка палаты…
Странное это ощущение – когда ты легкий-легкий, невесомый, будто тебя и вовсе не существует – но тело болит по-прежнему, будто лежишь сейчас внизу… Черт, я и лежу там, внизу! А сейчас мне снова мерещится, и вовсе не сияет фиолетовым и синим светом трубка, огромная, толстая, но гибкая труба – она ведет прямо к затылку, там у меня тоже кровь… Они прямо туда ее воткнули – проткнули мозг – вот голова и болит, и сияет труба, сокращается, словно червяк, сияет светом, противным, мертвенным – было бы чем, меня бы вывернуло.
Хотя нет – в желудке пусто, будто я не ел уже очень давно… Болит, живот очень болит – похоже, вынужденная голодовка не пошла мне на пользу…
Мое тело внизу улыбается. Забавно выходит – призрак сожалеет о том, что голодать вредно для здоровья. Немножко поздновато, все же – и я улыбаюсь снова. Рассмеялся бы – вот только не весело совсем разглядывать собственный усмехающийся труп. Мне очень хорошо видно – я вишу прямо над ним, не могу даже сдвинуться. Не шутите так, загребать руками не получится – воздух не вода, и шевелится я не могу, и у меня по-прежнему все ужасно, дико болит, и я могу только висеть…
Интересно, я хоть что-нибудь ел, что мне так больно? Кажется, мой желудок скоро начнет переваривать меня самого, настолько мне плохо. Хотя тут, похоже, загадки нет – тот самый вкусный запах, это был запах еды – я только спал и ел, и все… Но меня этот факт не утешает – я все равно дико хочу есть… Снова.
Да уж, раб желудка – это про меня. Ирония судьбы – я дико голоден даже на пороге смерти, и мне все равно больно, но я не могу и пошевелиться и наблюдаю за телом с высоты в полтора метра… И я все-таки умираю, какая жалость…
Потому что живые так выглядеть не могут.
Потому что человек бы давно умер с таким количеством ран на ужасно худом теле – и с этой чертовой трубой в моей голове, и еще с штырем в руке, и зачем меня нашпиговали этими железками?
А каким бы я не был ненормальным, я человек. Пусть я и немного проклят…
И рука забинтована – полностью, а бинты в крови, и кровь течет, густая, темно-бордовая, почти коричневая, даже с зелено-сизым оттенком, и я не могу понять – то ли кровь венозная, то ли это отблеск от трубы… А приборы, похоже, пищат, я слышу противный звук, резанувший по нервам – это слишком резко, остро и ярко, я ведь не слышал ничего уже давно, и мне все больше кажется, что эта реальность стала настолько настоящей, что мне пора с ней проститься…
Вот только мне не дают сделать это – и боль все усиливается, и мне кажется, что через эту трубку все же мозги - я почти чувствую, как меня по капле что-то покидает, и мне вовсе не плохо – ведь скоро это все закончится, скорее бы, пожалуйста, скорее…
И тут тот прибор в углу, с этой чертовой трубкой, загорелся все тем же мертвенно-синим светом, как в покойницкой, и честно говоря – я даже не хочу думать, что же это значит… И тот врач кого-то зовет, и трубки присоединяют к моему телу, еще и еще, и вот уже и у запястья, того самого, оружия, и у сердца. А бинты все кровят, особенно на лбу – там рана, серьезная – хоть я не медик, но сколько же крови…
Я даже представить не могу, что же они там делают – мне ужасно больно, больнее, чем раньше, и кажется, из меня тянут уже не мозги, а саму душу – а она сопротивляется, плавится и рвется, и снова срастается – уродливо и гротескно, как у акум… И я снова тянусь к своему телу – отчаянный рывок, еще, еще один, но считанные миллиметры… Но я должен, должен!
Хоть умереть позвольте спокойно, ну пожалуйста… Или хоть как положено – в собственном теле. Я откуда-то знаю, что я должен, обязан вернуться – но от меня разве хоть что-то зависит?
И вот уже целая толпа врачей, а палата маленькая, и тут жуткая суета – но они все толпятся, и множество запахов смешалось – теперь я не различу не один, но все еще стараюсь вернуться, и шум, этот чертов шум давит на уши, и этот писк будто взрывает любовно высасываемый трубкой мозг…
А потом трубки отсоединяют – одновременно, резко, аппарат вспыхивает, ярко и сильно, заливая мертвенным светом все помещение – а я проваливаюсь в свое тело резко, как в ледяную прорубь… И это последнее, что я вижу.
Наконец-то темнота. Не двухцветный мир – здесь цвет всего один, беспросветная чернота – но я ей рад. Ведь в этом мире, чертовом одноцветном мире – не может быть оттенков боли, правда ведь?
Я снова засыпаю, и мне страшно. Просто до дрожи, до ужаса – вечный суеверный страх…
В новом сне не будет меня, и это не так уж и страшно. Другое – намного ужасней.
Я боюсь просто не увидеть этот новый сон.
Это… Это и будет моим финалом. Мой конец – собственная маленькая смерть…
А новый сон… Что ж, его просто увидит кто-нибудь другой.
@темы: Начать с понедельника, бред, Фанфики
-
-
23.03.2012 в 03:26-
-
23.03.2012 в 06:05-
-
25.03.2012 в 10:58