Воспитай волю — это броня, сохраняющая разум.
Проснуться и поверитьПроснуться.
Всего лишь.
Интересно, это всегда так… Неожиданно?
Мне казалось, я живу. А потом – я проснулся. И понял, что просто существовал. Ушел в себя, лелеял собственную депрессию и свои страдания.
Канда… Спасибо.
Тогда я просто-напросто разрыдался. Столько лет уже не плакал… Восемь уже, кажется. Даже когда мне операции делали. Даже когда в меня впервые кидались грязью и яйцами за мою внешность. Даже когда я ушел. Я не плакал все эти чертовы восемь лет!
А сейчас – разревелся, обнимая взрослого парня. Очень злобного парня. Я с ним дрался, ругался, я убирал ему комнату и улыбался, приходя с работы. Всего лишь месяц, а будто – целая жизнь. Так и сидел. Не знаю, пару часов. Ревел, просто обнимал, кажется, даже заснул ненадолго. А потом снова ревел.
А он так и сидел, прямо на полу. Гладил меня по голове, обнимал, укачивал, как маленького. И молчал.
Наверное, именно за это молчание я ему так благодарен. Все слова выглядели бы бледно и пошло. Столько я этого наслушался…
«Сочувствую…» - Гениально. Со-чувствую. Как вы можете чувствовать то же, что и я?! Вам не повторить моей судьбы. Никогда. Возвращайтесь домой, к семье, с которой ругаетесь по вечерам из-за пульта от телевизора или сладостей к чаю, и не смейте мне такого говорить!
«Соболезную…» Со-болезную. А я не болен, слышите? Не иметь родителей – это не болезнь! Это вовсе не порок, чтобы ему соболезновать! Я не стал от отсутствия родителей хуже! Не стал! Не смейте меня в этом обвинять!
«Как тебе повезло…» Вот это форменный бред! Мама… Да, контролирует. Да, относится как к маленькому. Но разве не здорово, когда о тебе заботятся? Отец… Пример для подражания. Образец. Эталон. Разве не так?! Ответьте, те, кто не ценит своего счастья – ответьте, разве я не прав?!
Я могу быть неправ. Просто потому, что не знаю – каково это. Когда есть семья, папа, мама… Не знаю!
«Держись, ты же сильный! Мужчины не плачут!» Скажите это в лицо ребенку без семьи. Давайте, скажите, что я не имею права быть слабым! Да, ведь вы правы. Не имею я такой привилегии. Стоит дать слабину – сожрут.
Плакать… Недостойно мужчины, безусловно. Вот только если я не буду плакать, хотя бы раз – я, наверное, умру.
Нет, я не стану сбрасываться с крыши или резать вены. Скорее, просто погасну. Как свечка. Раз – и огонь уменьшается, утончается, укорачивается, не особо торопясь – но совсем недолго. Два – фитилек укорачивается, загибается, будто в агонии. Три – огонь истаивает, и лишь слабенькая, тонкая прозрачная струйка дыма тянется от остатков фитиля.
Я уже начал затухать. Теперь я это хорошо понимаю. Я… Не смог бы так долго. Рано или поздно все бы закончилось.
И я рад, что закончилось именно так.
И рад тому, что Канда не говорил бесполезных и глупых слов. Меня от этой лжи корежит. Слишком много. слишком часто. слишком наигранно. Зачем? Не умеете ведь врать? Так зачем упорно пытаетесь это делать. растравливая душу?!
Не понимаю и не хочу понимать.
Одно я знаю точно. Тепло тела Канды, запах лотоса и почему-то корицы, сильные руки, большие ладони с длинными красивыми пальцами… Он не врал.
Канда – это Канда. Бешеный, но теплый. Незнакомый, но родной. Непривычный, но раздражающий. Опасный, но красивый. Вспыльчивый, но мудрый.
Противоречивый настолько, что становится понятно – у него нет маски. Можно очень легко отличить ложь от правды. Открыть секрет? Ложь всегда логична. У нее есть свои незыблемые законы. Это потому, что врут именно люди. Максималисты. Все логично, все подчиняется определенным законам, в том числе – окружающий мир.
А все очень просто. Правда не подчиняется законам. Она абсурдна и нелогична. Потому, что она не зависит от людей. Мир настолько многогранен, настолько абсурден, что становится смешно.
Именно поэтому у Канды нет маски. Он такой, какой есть. Настолько же непонятен и странен. как весь окружающий мир.
Наверное, поэтому я ему доверяю.
Да, да, именно доверяю. Иначе бы я не показал ему свои слабости.
Я сорвался при нем. Тихая истерика не перестает быть истерикой, даже если я не визжал и не бил посуду. А он был этому свидетелем… И не оттолкнул.
Не оттолкнул ни тогда, когда я ревел… Ни тогда. когда я спал. Ни сейчас.
Да, сейчас. Новое утро. Хорошо хоть, выходной. Часов пять утра.
Я просто открыл глаза и с внезапной ясностью понял, что я спать больше не хочу. И что я знаю, что мне делать дальше. А еще, черт побери, я живой!
И еще – мы так и заснули вместе. Хорошо хоть, не на полу – на кровати. Поверх покрывала, в одежде, хорошо хоть не поперек – валяемся в обнимку.
И главное – нет ни малейшего протеста.
Тихонько встаю, улыбаюсь солнцу – а просто так! – и иду в душ.
Когда я выхожу оттуда – минут через сорок… Да, я бессовестно кайфовал! Какое это все-таки блаженство – душ с утра! Так вот, я выхожу – а Канда уже ушел. На пробежку, наверно…
Сегодня у меня тоже выходной. Почти. Я после обеда уйду. А сейчас можно спокойно позавтракать. Ну а потом – работа. И, конечно, надо бы лекции почитать. Хорошо, что у меня они все есть, спасибо Лави. Готовится к экзаменам легко. Они совсем скоро.
Готовлю завтрак. В отличие от обыкновения – вовсе не тихо. Напеваю себе под нос, кружу по кухне, создавая немалый шум. Даже упал один раз. Но мне не больно. Я просто счастлив.
Вообще, у меня такое чувство, что я сейчас взлечу. Легко-легко на душе. Мне кажется, я всесилен. Все смогу, все преодолею, со всем справлюсь. Это же так просто!
Тут как раз возвращается Канда. Удивленно заглядывает на кухню. Я улыбаюсь ему – от всей души. Тот хмыкает и уходит в душ.
Когда Канда возвращается, на столе завтрак. Я весьма неплохо готовлю. Все-таки у моего опекуна было строгое правило – если не работаешь, не ешь. Вот и выучился.
Мысль об этом несколько портит мое радужное настроение. Так что я утыкаюсь в тарелку и ем молча.
Вообще, за это утро мы не сказали друг другу ни слова. Будто снова тот молчаливый договор – не мешать. Доедаю свою, очень большую порцию, мою посуду.
А потом, уже у самого выхода в коридор останавливаюсь и нарушаю этот договор.
- Спасибо, Канда. – Он поймет. Он ведь всегда все понимает, так?
А в ответ слышу неожиданное:
- У тебя красивая улыбка.
И я снова улыбаюсь. Хорошо, что он этого не видит. И ухожу из этой кухни. У меня ведь еще очень много дел, так?
Мы все друг другу сказали. Все, что могли и хотели. И мы отлично поняли подтекст:
« - Не бросай меня больше...»
« - У тебя теперь искренняя улыбка…»
Как это иногда много – проснуться.
***
Поверить.
Иногда это очень сложно.
Ну кто бы мог подумать, что изученный до самого последнего седого волоска квартирант, мальчишка, мелкий и противный, может быть и таким?
Как оказалось. Уолкер-вчерашний существенно отличается от Уолкера-сегодняшнего.
Отличие было… Почти неосязаемым. Вроде тот же. Точно так же сидит в комнате, занимается чем-то. Ни секунды не сидит без дела. Приходит с работы все такой же замученный. Читает чьи-то тетрадки – видимо, готовится. Чем-то шебуршит. Много молчит.
Все по-прежнему.
Но все равно, что-то безвозвратно изменилось.
Может быть, поведение?
Да. Может быть. Например, едят они теперь вместе. Недомерок встает раньше и готовит завтрак обоим. И… Это приятно. Хотя бы потому, что, хоть он и молчит – но молчание разделенное на двоих, уже почти домашнее. Теплое.
Готовит он вкусно, быстро. Ловко. Один раз я раньше вернулся с пробежки – почти случайно. И увидел, как он готовит. Так тихо и стоял у двери, наблюдая за легкими и ловкими движениями. Кухня маленькая, еды много – он же лопает за троих! – а Шпендель гибкий, худой, почти танцует, постоянно перемещаясь, что-то быстро нарезая, раскладывая, помешивая…
И в такие моменты – когда он полностью поглощен каким-либо занятием – им можно любоваться.
А еще – он очень теплый. Я это хорошо выучил. После ужина я ухожу в свою комнату. А через пару минут туда приходит Недомерок со своими тетрадками и книжками. Я тоже занимаюсь или просто читаю – а он садится рядом, плечо к плечу – и тоже погружается в чтение. Ни звука – только шелест страниц и тихое дыхание. И когда сидишь вот так, под желтоватым уютным светом лампы. читая и ощущая чужое теплое тело рядом – становится неожиданно уютно. И я не протестую.
Наверное потому, что мне приятно.
Или может, изменилась манера разговора?
Он молчит. Вообще, довольно редко говорит. Бытовые какие-то фразы, редко – какие-то мысли вслух. Неразговорчивый. Кажется, он тоже считает, что слова часто излишни.
Хотя у нас есть о чем поговорить. Он очень умный. Знает столько разнообразных фактов… Как я понял, он любит историю. Причем о многих, более-менее заметных людей он может рассказать множество интересных вещей, и так живо и подробно, что кажется – это его приятель, живет за углом… Много знает и о механике – вроде даже собирает что-то. Вообще, очень разносторонние у него интересы.
Стоит его о чем-то спросить – и можно заслушаться. У Шпенделя красивый голос. Он рассказывает подробно, интересно, исключительно по делу и настолько волшебным голосом, что рассказ о маньяках представляется волшебной сказкой.
Но так разговаривает он и правда редко. Но мне хватает. Я и сам не особо болтлив…
Нет, манера общения не изменилась.
Может, улыбка?
Улыбается он часто. То хитро, то мило, то весело, то печально… Тысячи оттенков. Почти разговор. Больше всего я не люблю милую улыбку. Она – самая фальшивая.
А счастливая улыбка…
Я видел ее один раз. Она прекрасна…
Кажется, будто увидел чудо.
Но теперь он улыбается тепло. Искренне. Нечасто – но тем ценнее эти моменты.
Я понял.
Изменились у него глаза. Они стали живыми.
Все остальное… Оно менялось вслед за глазами. Оттаяла душа – и изменилось поведение, разговор и улыбка. Все поменялось. По чуть-чуть совсем, но…
Может, это и правильно.
Эти перемены мне нравятся. Да, сосед стал намного более шумным и надоедливым.
Зато я искренне рад этому шуму. Просто у меня в квартире есть живой человек.
Осталось лишь одно – поверить в это.
Всего лишь.
Интересно, это всегда так… Неожиданно?
Мне казалось, я живу. А потом – я проснулся. И понял, что просто существовал. Ушел в себя, лелеял собственную депрессию и свои страдания.
Канда… Спасибо.
Тогда я просто-напросто разрыдался. Столько лет уже не плакал… Восемь уже, кажется. Даже когда мне операции делали. Даже когда в меня впервые кидались грязью и яйцами за мою внешность. Даже когда я ушел. Я не плакал все эти чертовы восемь лет!
А сейчас – разревелся, обнимая взрослого парня. Очень злобного парня. Я с ним дрался, ругался, я убирал ему комнату и улыбался, приходя с работы. Всего лишь месяц, а будто – целая жизнь. Так и сидел. Не знаю, пару часов. Ревел, просто обнимал, кажется, даже заснул ненадолго. А потом снова ревел.
А он так и сидел, прямо на полу. Гладил меня по голове, обнимал, укачивал, как маленького. И молчал.
Наверное, именно за это молчание я ему так благодарен. Все слова выглядели бы бледно и пошло. Столько я этого наслушался…
«Сочувствую…» - Гениально. Со-чувствую. Как вы можете чувствовать то же, что и я?! Вам не повторить моей судьбы. Никогда. Возвращайтесь домой, к семье, с которой ругаетесь по вечерам из-за пульта от телевизора или сладостей к чаю, и не смейте мне такого говорить!
«Соболезную…» Со-болезную. А я не болен, слышите? Не иметь родителей – это не болезнь! Это вовсе не порок, чтобы ему соболезновать! Я не стал от отсутствия родителей хуже! Не стал! Не смейте меня в этом обвинять!
«Как тебе повезло…» Вот это форменный бред! Мама… Да, контролирует. Да, относится как к маленькому. Но разве не здорово, когда о тебе заботятся? Отец… Пример для подражания. Образец. Эталон. Разве не так?! Ответьте, те, кто не ценит своего счастья – ответьте, разве я не прав?!
Я могу быть неправ. Просто потому, что не знаю – каково это. Когда есть семья, папа, мама… Не знаю!
«Держись, ты же сильный! Мужчины не плачут!» Скажите это в лицо ребенку без семьи. Давайте, скажите, что я не имею права быть слабым! Да, ведь вы правы. Не имею я такой привилегии. Стоит дать слабину – сожрут.
Плакать… Недостойно мужчины, безусловно. Вот только если я не буду плакать, хотя бы раз – я, наверное, умру.
Нет, я не стану сбрасываться с крыши или резать вены. Скорее, просто погасну. Как свечка. Раз – и огонь уменьшается, утончается, укорачивается, не особо торопясь – но совсем недолго. Два – фитилек укорачивается, загибается, будто в агонии. Три – огонь истаивает, и лишь слабенькая, тонкая прозрачная струйка дыма тянется от остатков фитиля.
Я уже начал затухать. Теперь я это хорошо понимаю. Я… Не смог бы так долго. Рано или поздно все бы закончилось.
И я рад, что закончилось именно так.
И рад тому, что Канда не говорил бесполезных и глупых слов. Меня от этой лжи корежит. Слишком много. слишком часто. слишком наигранно. Зачем? Не умеете ведь врать? Так зачем упорно пытаетесь это делать. растравливая душу?!
Не понимаю и не хочу понимать.
Одно я знаю точно. Тепло тела Канды, запах лотоса и почему-то корицы, сильные руки, большие ладони с длинными красивыми пальцами… Он не врал.
Канда – это Канда. Бешеный, но теплый. Незнакомый, но родной. Непривычный, но раздражающий. Опасный, но красивый. Вспыльчивый, но мудрый.
Противоречивый настолько, что становится понятно – у него нет маски. Можно очень легко отличить ложь от правды. Открыть секрет? Ложь всегда логична. У нее есть свои незыблемые законы. Это потому, что врут именно люди. Максималисты. Все логично, все подчиняется определенным законам, в том числе – окружающий мир.
А все очень просто. Правда не подчиняется законам. Она абсурдна и нелогична. Потому, что она не зависит от людей. Мир настолько многогранен, настолько абсурден, что становится смешно.
Именно поэтому у Канды нет маски. Он такой, какой есть. Настолько же непонятен и странен. как весь окружающий мир.
Наверное, поэтому я ему доверяю.
Да, да, именно доверяю. Иначе бы я не показал ему свои слабости.
Я сорвался при нем. Тихая истерика не перестает быть истерикой, даже если я не визжал и не бил посуду. А он был этому свидетелем… И не оттолкнул.
Не оттолкнул ни тогда, когда я ревел… Ни тогда. когда я спал. Ни сейчас.
Да, сейчас. Новое утро. Хорошо хоть, выходной. Часов пять утра.
Я просто открыл глаза и с внезапной ясностью понял, что я спать больше не хочу. И что я знаю, что мне делать дальше. А еще, черт побери, я живой!
И еще – мы так и заснули вместе. Хорошо хоть, не на полу – на кровати. Поверх покрывала, в одежде, хорошо хоть не поперек – валяемся в обнимку.
И главное – нет ни малейшего протеста.
Тихонько встаю, улыбаюсь солнцу – а просто так! – и иду в душ.
Когда я выхожу оттуда – минут через сорок… Да, я бессовестно кайфовал! Какое это все-таки блаженство – душ с утра! Так вот, я выхожу – а Канда уже ушел. На пробежку, наверно…
Сегодня у меня тоже выходной. Почти. Я после обеда уйду. А сейчас можно спокойно позавтракать. Ну а потом – работа. И, конечно, надо бы лекции почитать. Хорошо, что у меня они все есть, спасибо Лави. Готовится к экзаменам легко. Они совсем скоро.
Готовлю завтрак. В отличие от обыкновения – вовсе не тихо. Напеваю себе под нос, кружу по кухне, создавая немалый шум. Даже упал один раз. Но мне не больно. Я просто счастлив.
Вообще, у меня такое чувство, что я сейчас взлечу. Легко-легко на душе. Мне кажется, я всесилен. Все смогу, все преодолею, со всем справлюсь. Это же так просто!
Тут как раз возвращается Канда. Удивленно заглядывает на кухню. Я улыбаюсь ему – от всей души. Тот хмыкает и уходит в душ.
Когда Канда возвращается, на столе завтрак. Я весьма неплохо готовлю. Все-таки у моего опекуна было строгое правило – если не работаешь, не ешь. Вот и выучился.
Мысль об этом несколько портит мое радужное настроение. Так что я утыкаюсь в тарелку и ем молча.
Вообще, за это утро мы не сказали друг другу ни слова. Будто снова тот молчаливый договор – не мешать. Доедаю свою, очень большую порцию, мою посуду.
А потом, уже у самого выхода в коридор останавливаюсь и нарушаю этот договор.
- Спасибо, Канда. – Он поймет. Он ведь всегда все понимает, так?
А в ответ слышу неожиданное:
- У тебя красивая улыбка.
И я снова улыбаюсь. Хорошо, что он этого не видит. И ухожу из этой кухни. У меня ведь еще очень много дел, так?
Мы все друг другу сказали. Все, что могли и хотели. И мы отлично поняли подтекст:
« - Не бросай меня больше...»
« - У тебя теперь искренняя улыбка…»
Как это иногда много – проснуться.
***
Поверить.
Иногда это очень сложно.
Ну кто бы мог подумать, что изученный до самого последнего седого волоска квартирант, мальчишка, мелкий и противный, может быть и таким?
Как оказалось. Уолкер-вчерашний существенно отличается от Уолкера-сегодняшнего.
Отличие было… Почти неосязаемым. Вроде тот же. Точно так же сидит в комнате, занимается чем-то. Ни секунды не сидит без дела. Приходит с работы все такой же замученный. Читает чьи-то тетрадки – видимо, готовится. Чем-то шебуршит. Много молчит.
Все по-прежнему.
Но все равно, что-то безвозвратно изменилось.
Может быть, поведение?
Да. Может быть. Например, едят они теперь вместе. Недомерок встает раньше и готовит завтрак обоим. И… Это приятно. Хотя бы потому, что, хоть он и молчит – но молчание разделенное на двоих, уже почти домашнее. Теплое.
Готовит он вкусно, быстро. Ловко. Один раз я раньше вернулся с пробежки – почти случайно. И увидел, как он готовит. Так тихо и стоял у двери, наблюдая за легкими и ловкими движениями. Кухня маленькая, еды много – он же лопает за троих! – а Шпендель гибкий, худой, почти танцует, постоянно перемещаясь, что-то быстро нарезая, раскладывая, помешивая…
И в такие моменты – когда он полностью поглощен каким-либо занятием – им можно любоваться.
А еще – он очень теплый. Я это хорошо выучил. После ужина я ухожу в свою комнату. А через пару минут туда приходит Недомерок со своими тетрадками и книжками. Я тоже занимаюсь или просто читаю – а он садится рядом, плечо к плечу – и тоже погружается в чтение. Ни звука – только шелест страниц и тихое дыхание. И когда сидишь вот так, под желтоватым уютным светом лампы. читая и ощущая чужое теплое тело рядом – становится неожиданно уютно. И я не протестую.
Наверное потому, что мне приятно.
Или может, изменилась манера разговора?
Он молчит. Вообще, довольно редко говорит. Бытовые какие-то фразы, редко – какие-то мысли вслух. Неразговорчивый. Кажется, он тоже считает, что слова часто излишни.
Хотя у нас есть о чем поговорить. Он очень умный. Знает столько разнообразных фактов… Как я понял, он любит историю. Причем о многих, более-менее заметных людей он может рассказать множество интересных вещей, и так живо и подробно, что кажется – это его приятель, живет за углом… Много знает и о механике – вроде даже собирает что-то. Вообще, очень разносторонние у него интересы.
Стоит его о чем-то спросить – и можно заслушаться. У Шпенделя красивый голос. Он рассказывает подробно, интересно, исключительно по делу и настолько волшебным голосом, что рассказ о маньяках представляется волшебной сказкой.
Но так разговаривает он и правда редко. Но мне хватает. Я и сам не особо болтлив…
Нет, манера общения не изменилась.
Может, улыбка?
Улыбается он часто. То хитро, то мило, то весело, то печально… Тысячи оттенков. Почти разговор. Больше всего я не люблю милую улыбку. Она – самая фальшивая.
А счастливая улыбка…
Я видел ее один раз. Она прекрасна…
Кажется, будто увидел чудо.
Но теперь он улыбается тепло. Искренне. Нечасто – но тем ценнее эти моменты.
Я понял.
Изменились у него глаза. Они стали живыми.
Все остальное… Оно менялось вслед за глазами. Оттаяла душа – и изменилось поведение, разговор и улыбка. Все поменялось. По чуть-чуть совсем, но…
Может, это и правильно.
Эти перемены мне нравятся. Да, сосед стал намного более шумным и надоедливым.
Зато я искренне рад этому шуму. Просто у меня в квартире есть живой человек.
Осталось лишь одно – поверить в это.
-
-
20.01.2012 в 18:50-
-
21.01.2012 в 10:03