Воспитай волю — это броня, сохраняющая разум.
Параллельные прямыеПараллельные прямые.
Да, очень подходящее сравнение.
Я не хотел себе никакого соседа. В конце концов, подпускать абсолютно чужого человека так близко… Не по себе.
А оказалось, что соседом будет Мояши. Я даже несколько обрадовался. Ну, он же не совсем чужой. И знакомы мы с ним, да и подрались неплохо. Я думал, что я узнал его.
Комнату мне пришлось сдавать. Денег не хватало. Прежде чем искать работу, решил попробовать и этот вариант. Нашел соседушку, блин.
Мои ожидания не оправдались. Как оказалось, я совсем не знаю этого человека. Даже не верится, что ему пятнадцать лет.
Я просто один раз заглянул ему в глаза, когда он вернулся. Возвращался он очень поздно. Носился где-то целыми днями. Не знаю уж, где он бегал, но точно не в колледже. Откуда знаю? Лави сказал. Глупый кролик, которого я потом изобью. Это именно он решил, что этот сосед будет идеальным вариантом для меня. Шпендель крайне редко появлялся на парах. И этот рыжий решил узнать, где шляется Мелочь, именно у меня!
Видите ли, я обязан за ним присматривать. Что он на три года младше меня, и я несу за него ответственность. И он пять раз назвал меня по имени!
Бесит. Имя бесит. Я и без того японец – в России как белая ворона. Так меня малознакомые и неприятные мне люди так фамильярно называют! Звучит, как издевательство. Дурацкий обычай – всех звать по имени.
Так о чем я думал? Ах да. О взгляде. Я его день так на второй-третий после того, как он ко мне вселился, увидел. До сих пор забыть не могу. Усталый взгляд. Нет. Не такой взгляд, как обычно. А взгляд усталого от жизни человека. Старика, много повидавшего на своем веку. С горьким опытом. Такой ничего хорошего от жизни не ждет – такой стремится что-то делать сам. Вся дорога такого человека усеяна трупами несбывшихся надежд. Да, патетично. Да, не похоже на реальность. Но именно это я подумал, взглянув в глаза этого маленького старика. И еще я тогда вдруг осознал, что он не крашеный. Что у него и вправду седые волосы.
А еще… С этим пацаном было связано слишком много загадок. Кто он вообще такой? Почему поседел? Чем он занимается целыми днями и приходит такой измученный? Почему сбежал из дома? Почему он иногда мне так светло улыбается?
Только вот у меня очень странное чувство. Что стоит мне немного приблизиться к его тайнам – и все. Конец. Любому общению – даже такому, когда он мне еле заметно кивает при встрече. Просто соберет свой тоненький рюкзачок, скажет «Спасибо» и уйдет. Или просто еще раз улыбнется на прощанье.
Странно, наверное, но я к нему привязался. Привык к его молчаливому и незаметному присутствию. К легким кивкам и слабым искренним улыбкам. К тому, что он вечно возвращается позже меня, и при этом еще долго что-то мастерит в своей комнате. Да, возвращается как бы не заполночь и еще и что-то делает! Я не знаю, что. Просто раздается характерное постукивание и позвякивание, и иногда доносится запах паленого. Несколько раз – явно что-то паял.
Кстати, он абсолютно не скрывается. Дверь в его комнату всегда чуть приоткрыта. И он ни разу даже не подумал ее запереть. Похоже, он мне доверяет… Или просто нечего терять. А я, будто по молчаливому договору, ни разу не заходил в его комнату. Даже не заглядывал. Почему-то мне это кажется подлым.
Но несмотря на его спокойное поведение, мне часто кажется, что он чего-то боится. Не чего-то абстрактного, вроде темноты или смерти, а чего-то конкретного. Ну, будто знает точно, что по его душу скоро придут. Или что-то произойдет. Хотя я склоняюсь к версии о людях. Да, наверное, он боится людей. Не панически и не параноидально. Скорее, готовится.
Да, я наконец подобрал верное слово. Он постоянно готов. К новым ударам судьбы, опасностям. Даже к предательству. Иногда он очень подозрительно на меня смотрит. Будто ждет от меня удара в спину.
А один раз… Когда я спросил его, еще вначале, сколько ему лет. Сказал что-то вроде «несовершеннолетние мне тут не нужны»… У него были глаза испуганного зверя. Не крысы. Скорее, волка. Будто решал – порвать мне горло или сбежать. Неприятный взгляд. Испуганный, но угрожающий.
А сколько ему на самом деле лет, я узнал только потом. От Лави. Несложные подсчеты – моих восемнадцать лет и минус три. И он учится на втором курсе колледжа. Вундеркинд, блин.
Но при этом он молчал. Нет, сначала он пытался вякать что-то вроде «здравствуй, спасибо, извини, до свидания», но скоро перестал. Мне было плевать. Просто он это говорил как давно заученный текст. Говорил так, словно повторял это раз по пятьдесят каждый день. Под копирку. Пустые, бессмысленные, доведенные до автоматизма фразы.
Забавно. Я даже в мыслях не называю Шпенделя по имени. Но и кличками почему-то почти перестал пользоваться. А после того, как он посмотрел на меня стариковскими глазами – исключительно местоимениями. Потому что до сих пор не сумел разобраться в нем. И не понял, как его называть. Странно. Наверное, странно.
Получилось, что у меня по квартире ходил живой труп. Ну, или клок предрассветного тумана, если пафосно. Легко можно было и не заметить. Он идеально подходил в качестве моего соседа – как я об этом мечтал. Аккуратный и незаметный.
Только почему мне его почти жалко?
А сегодня… Он уже примерно месяц живет у меня. А я до сих пор ничего о нем не знаю. Даже возраста. Тем более, полного имени. Лави называл его исключительно по имени. «Аллен». Наверное, он тоже иностранец. У нас в колледже вообще много иностранцев учится. Не знаю уж, почему.
Но сегодня… Сегодня я был готов его убить. Взаправду. Нет, все сначала было довольно мирно. Странно, но мирно. Недомерок сидел на кухне. Днем. Это уже было необычно. Сидел и ненавидящим взглядом прожигал мисочку с печеньем. Пил пустой чай и смотрел на печенье. Наверное, с ума сходит.
- Эй, Канда! Хочешь печенья? – Тихо и как-то грустно спросил этот пацан. Заговорил. Почти три недели молчал, а тут вдруг заговорил.
Я молчал. Но, похоже, собеседник был ему и не нужен.
- Ну, как хочешь. – Встал, взял вазочку с печеньем и кинул все печенье разом в мусорку. Педантично вымыл миску и с радостной улыбкой ушел к себе.
Ну и что это сейчас было?
Похоже, сейчас в этом доме двое сумасшедших.
Поставив себе и пацаненку диагноз, я зашел к себе в комнату. Надо было еще конспект по праву переписать…
Но, зайдя, почувствовал, что что-то не так. Какая-то неправильность была в комнате.
Я не особо аккуратен. Но и свиньей меня назвать сложно. Но вот вещи раньше не лежали в таком идеальном порядке. Точнее, не так. Все вещи лежали именно на своих местах. Обычно я все так и кладу, но постоянно что-то не убираю. Небольшой творческий беспорядок всегда присутствует. А сейчас… Абсолютно все убрано. Разница мала, но я заметил. Память у меня всегда была хорошей.
Кто-то заходил. Нежданная уборка. Сосед-аккуратист. Запрет на вход в комнату. Сейчас будет драка.
Поток коротких, несвязных мыслей и еле слышный скрежет зубов. Я в бешенстве, если кто-то этого еще не понял.
Я не ворвался – я просто-напросто влетел в комнату Недомерка. Он сидел за столом, что-то мастерил. На звук повернулся, но как-то лениво и спокойно. И мой кулак врезался в эту надменную морду.
Он даже не удивился. Покачнулся от удара на этом стуле, отъехал немного. Просто приложил ладонь к лицу, на место удара и смотрел мне в глаза. Ни слова, ни звука. Только Пустота в серых глазах.
Хотя нет, понял я, всматриваясь – на дне этих глаз почти облегчение. Будто только и ждал, когда же я начну его избивать.
А самое интересное – когда это я научился читать чужие глаза, будто букварь для самых маленьких?! С крупными буквами и картинками.
- Ну и что ты делал в моей комнате? – Шиплю я. Я не просто зол. Я в бешенстве.
Даже не комната меня так разозлила. А вот это вот чертово равнодушие. Почему-то представилось, как он у меня убирался - скользил по комнате, бесшумно, легко, чуть касаясь предметов пальцами, длинными и белыми, очень холодными. От этого стало так противно…
Я же ему доверял! Не запирал я свою комнату. ни разу! Не оставлял нараспашку – да, но замок не защелкивал! Был уверен, что он не нарушит этой условной границы. Не полезет.
Он же никому не доверяет, так?! Он и мне не доверял! Так зачем?! Что он опять ждет от меня?!
Зачем смотрит широко распахнутыми, серыми глазами, настолько невозможно и пугающе?! В этих глубоких омутах должны плескаться эмоции! Эмоции, чертова кукла!
Достал. Нарушил. Влез. Разбередил душу. И сейчас – я избиваю чокнутого недомерка. Я выше, крупнее и в бешенстве. А у него в глазах – безразличие.
- Зачем?! – Подхожу и встряхиваю, за шиворот поднимаю выше. Так, чтобы глядеть в глаза. Понять.
Впервые в жизни хочу понять человека. Не просто так, что-то для себя узнать – а досконально, понять, чем он думает и как вертятся шестеренки в седой голове.
Поэтому тяну на себя, цепляясь пальцами за воротник. Задаю этот дурацкий вопрос. Уже не словами, нет. Просто это слово «зачем» - я настолько хочу узнать причину, что я уверен – это дурацкое слово читается в глазах.
Слышишь, ты, Недомерок?! Я хочу тебя понять! Узнать, что же ты за чудовище! Только прекрати так смотреть!
- У меня сегодня праздник. – Невпопад отзывается мальчишка, покорно обвисая в моих руках. Голос тихий и какой-то ломкий.
Мне хочется сделать две вещи – закатить ему оплеуху, чтобы Шпендель все-таки пришел в себя – и обнять, утешить, чтобы он снова мог молча улыбаться…
И эти желания меня пугают.
- Что ты несешь, Мелочь?! – Выбираю компромиссный вариант. Встряхиваю его снова, напоследок – и отпускаю. Он так и садится на пол. Длинная челка завешивает лицо, сам он кажется настолько хрупким и несчастным…
«Он же еще ребенок! Совсем мелкий!» - Шепчет совесть.
И я тоже сажусь на пол. Не хочется уходить. бросать его вот так… Хочется сесть рядом и понять наконец это странное существо. А еще не хочется видеть его вот таким – слабым и уязвимым.
- Мне сегодня даже отгул дали. Я всю квартиру убрал. Не только твою комнату. Праздник ведь… - Бормочет мальчишка, вцепляясь пальцами в рукава кофты. Длинная, толстая, шерстяная – отличная кофта. И в ней этот мальчишка кажется совсем худым. И очень несчастным.
Хотя стоп. Я же зол. На вторжение в мое личное пространство. На это психованное недоразумение. На все зол.
Уолкер подтягивает ноги под себя, обнимает колени руками и поднимает голову. А взгляд… Меня от него пробила дрожь.
У этого… Мояши невероятно выразительные глаза.
Губы улыбаются, а брови страдальчески изломаны. Кажется, он вот-вот заплачет. А взгляд… Отсутствующий. Будто мальчишка сейчас не в этом мире.
- Да что за праздник? О чем ты говоришь? – Я не выдерживаю. Что угодно, только бы разбить эту тишину!..
Мальчишка моргает, слегка недоуменно хмурится и говорит:
- Месяц. – Что? – Не понимаю я его! Он безумен?
- Сегодня ровно месяц, как я живу у тебя. – Поясняет он.
А у меня мелькает наконец-то догадка. Я. не обращая на него внимания, встаю с пола. Ухожу в свою комнату и начинаю искать одну вещь… Блин. Давно я забыл, где у меня всякая такая фигня валяется.
Наконец, возвращаюсь. И сую под нос этому Шпенделю календарик. Такие обычно у метро раздают. Реклама всякая, а на другой стороне – даты. И говорю:
- Ты – имбецил. Сегодня пятнадцатое. А ты поселился у меня шестнадцатого. Ты ошибся, придурок. Нет сегодня никакого праздника. – Снисходительно, насмешливо. Пусть проникнется.
- Да уж… Как я мог перепутать? – А мальчишка бездумно вертит календарик в руке и чуть улыбается. Настолько понимающе и печально…
И до меня доходит. Причем тут вообще я?! Он же наверняка от родителей сбежал! А раз у меня появился шестнадцатого… Все правильно, месяц. Пятнадцатого сбежал, а на следующий день – появился у меня.
- Скучаешь по ним? – Тихо спрашиваю, отбирая календарь. Он все вертел его и вертел… Раздражает.
Он сейчас настолько печальный, несчастный, что меня это бесит. Бесит то, что он передо мной такой слабый. Я же знаю, он сильный!
Он целый месяц был сильным. Настолько, что я мог лишь завидовать ему. А сейчас…
А еще раздражает то. что я не могу ничем помочь. Только выслушать…
Недомерок переводит взгляд на меня. На что ты смотришь? Он будто сканирует меня. У него настолько выразительные глаза, что это пугает. Но я не подаю вида. Мне побоку это все, ясно?! Пусть смотрит! Главное, пусть перестанет быть настолько несчастным…
А Недомерок все же решил ответить.
- Скучаю. Очень. Но… Так лучше. – Спокойный тон. Ни тени других чувств. Но я нутром чувствую фальшь.
Этот месяц, чертов месяц он был со мною искренним.
Поэтому сейчас его ложь настолько больно бьет.
Хотя с чего бы? Я же не?.. Ну не мог я привязаться к нему, не мог!
Он же… Он же просто дурацкий гороховый стручок…
- А если не врать? – Холодно бросаю я. На-до-е-ло.
- Я не вру. Так действительно будет лучше. – Отвечает он спокойно. И в этот раз – намного искренней. Вот только я не отступлюсь.
- Кому лучше? Папочке с мамочкой? – Презрительно кидаю в ответ. Я хочу вывести его из себя, чтобы он прекратил, наконец, считать себя мучеником! Куму будет лучше?! Его родственникам? Его семье?! Да что он понимает! Не ценит того, что имеет!
Будет лучше… Ага, два раза. Это ро-ди-те-ли. Им не наплевать.
А Шпендель вздрогнул, как от удара. Поднял лицо. А в глазах – отчаяние. Застарелое глубокое. Пробрало, а? Не думал ведь о них, когда сбегал?!
- Нету их. Папы и мамы. – Шепчет, почти себе под нос, мальчишка. А меня будто под дых ударили.
Он… Такой же?..
Сколько себя помню, родителей у меня не было. Только дед. Но когда я был еще совсем мелким – лет девять всего – он умер. Просто от старости.
Вокруг меня часто все умирали. Умер мой друг. Умерли родители. Умер дедушка.
И я остался с опекунами. Какой-то дальний родственник моего дедушки. Бак Чан. Но он был очень молод в то время, делал карьеру… И я был ему не нужен. И я все это время жил у друга опекуна. Комуи Ли. Неплохо, в общем-то, жил, но…
Не смог. Линали… Как сестра. Только с ней я мог общаться. После Алмы она… Почти друг. Самое близкое к этому понятию. Мы с ней неразлучны были. Я ее защищал вечно…
И когда она вдруг влюбилась… Почти предательство. Линали постоянно думала о Лави. Не обо мне. И она была счастлива…
Я не смог этого вынести. Съехал. Да, струсил. Но…
И я поклялся сам себе, что не буду привязываться. Не хочется, чтобы меня снова бросили. Я снова окажусь лишним.
Не хочу.
Я эгоист. Я хочу быть единственным.
Но сейчас… Этот мальчишка. Он такой же как я.
И я. сам не знаю, как, оказался рядом. Обнял. Просто сел рядом, обхватил руками со спины, и уткнулся в макушку.
Он пах… Апельсином, горечью, с легкой примесью миндаля. Такой, горький на вкус – но после него остается сладкий привкус на языке.
Я люблю миндаль.
А мальчишка повернулся, уткнулся мне в майку и заплакал. Тихо, беззвучно, лишь чуть вздрагивали плечи и сжимались длинные белые пальцы на мягкой ткани.
Так мы и сидели. Довольно долго. Не хотелось шевелится и думать. Хотелось просто прижимать к себе худое, вздрагивающее тело и ни за что не отпускать.
Ведь это означало, что он – этот ужасный, надоедливый и раздражающий до скрипа в зубах Мояши – рядом. Теплый и живой.
И, кажется, параллельные прямые все-таки пересеклись.
Да, очень подходящее сравнение.
Я не хотел себе никакого соседа. В конце концов, подпускать абсолютно чужого человека так близко… Не по себе.
А оказалось, что соседом будет Мояши. Я даже несколько обрадовался. Ну, он же не совсем чужой. И знакомы мы с ним, да и подрались неплохо. Я думал, что я узнал его.
Комнату мне пришлось сдавать. Денег не хватало. Прежде чем искать работу, решил попробовать и этот вариант. Нашел соседушку, блин.
Мои ожидания не оправдались. Как оказалось, я совсем не знаю этого человека. Даже не верится, что ему пятнадцать лет.
Я просто один раз заглянул ему в глаза, когда он вернулся. Возвращался он очень поздно. Носился где-то целыми днями. Не знаю уж, где он бегал, но точно не в колледже. Откуда знаю? Лави сказал. Глупый кролик, которого я потом изобью. Это именно он решил, что этот сосед будет идеальным вариантом для меня. Шпендель крайне редко появлялся на парах. И этот рыжий решил узнать, где шляется Мелочь, именно у меня!
Видите ли, я обязан за ним присматривать. Что он на три года младше меня, и я несу за него ответственность. И он пять раз назвал меня по имени!
Бесит. Имя бесит. Я и без того японец – в России как белая ворона. Так меня малознакомые и неприятные мне люди так фамильярно называют! Звучит, как издевательство. Дурацкий обычай – всех звать по имени.
Так о чем я думал? Ах да. О взгляде. Я его день так на второй-третий после того, как он ко мне вселился, увидел. До сих пор забыть не могу. Усталый взгляд. Нет. Не такой взгляд, как обычно. А взгляд усталого от жизни человека. Старика, много повидавшего на своем веку. С горьким опытом. Такой ничего хорошего от жизни не ждет – такой стремится что-то делать сам. Вся дорога такого человека усеяна трупами несбывшихся надежд. Да, патетично. Да, не похоже на реальность. Но именно это я подумал, взглянув в глаза этого маленького старика. И еще я тогда вдруг осознал, что он не крашеный. Что у него и вправду седые волосы.
А еще… С этим пацаном было связано слишком много загадок. Кто он вообще такой? Почему поседел? Чем он занимается целыми днями и приходит такой измученный? Почему сбежал из дома? Почему он иногда мне так светло улыбается?
Только вот у меня очень странное чувство. Что стоит мне немного приблизиться к его тайнам – и все. Конец. Любому общению – даже такому, когда он мне еле заметно кивает при встрече. Просто соберет свой тоненький рюкзачок, скажет «Спасибо» и уйдет. Или просто еще раз улыбнется на прощанье.
Странно, наверное, но я к нему привязался. Привык к его молчаливому и незаметному присутствию. К легким кивкам и слабым искренним улыбкам. К тому, что он вечно возвращается позже меня, и при этом еще долго что-то мастерит в своей комнате. Да, возвращается как бы не заполночь и еще и что-то делает! Я не знаю, что. Просто раздается характерное постукивание и позвякивание, и иногда доносится запах паленого. Несколько раз – явно что-то паял.
Кстати, он абсолютно не скрывается. Дверь в его комнату всегда чуть приоткрыта. И он ни разу даже не подумал ее запереть. Похоже, он мне доверяет… Или просто нечего терять. А я, будто по молчаливому договору, ни разу не заходил в его комнату. Даже не заглядывал. Почему-то мне это кажется подлым.
Но несмотря на его спокойное поведение, мне часто кажется, что он чего-то боится. Не чего-то абстрактного, вроде темноты или смерти, а чего-то конкретного. Ну, будто знает точно, что по его душу скоро придут. Или что-то произойдет. Хотя я склоняюсь к версии о людях. Да, наверное, он боится людей. Не панически и не параноидально. Скорее, готовится.
Да, я наконец подобрал верное слово. Он постоянно готов. К новым ударам судьбы, опасностям. Даже к предательству. Иногда он очень подозрительно на меня смотрит. Будто ждет от меня удара в спину.
А один раз… Когда я спросил его, еще вначале, сколько ему лет. Сказал что-то вроде «несовершеннолетние мне тут не нужны»… У него были глаза испуганного зверя. Не крысы. Скорее, волка. Будто решал – порвать мне горло или сбежать. Неприятный взгляд. Испуганный, но угрожающий.
А сколько ему на самом деле лет, я узнал только потом. От Лави. Несложные подсчеты – моих восемнадцать лет и минус три. И он учится на втором курсе колледжа. Вундеркинд, блин.
Но при этом он молчал. Нет, сначала он пытался вякать что-то вроде «здравствуй, спасибо, извини, до свидания», но скоро перестал. Мне было плевать. Просто он это говорил как давно заученный текст. Говорил так, словно повторял это раз по пятьдесят каждый день. Под копирку. Пустые, бессмысленные, доведенные до автоматизма фразы.
Забавно. Я даже в мыслях не называю Шпенделя по имени. Но и кличками почему-то почти перестал пользоваться. А после того, как он посмотрел на меня стариковскими глазами – исключительно местоимениями. Потому что до сих пор не сумел разобраться в нем. И не понял, как его называть. Странно. Наверное, странно.
Получилось, что у меня по квартире ходил живой труп. Ну, или клок предрассветного тумана, если пафосно. Легко можно было и не заметить. Он идеально подходил в качестве моего соседа – как я об этом мечтал. Аккуратный и незаметный.
Только почему мне его почти жалко?
А сегодня… Он уже примерно месяц живет у меня. А я до сих пор ничего о нем не знаю. Даже возраста. Тем более, полного имени. Лави называл его исключительно по имени. «Аллен». Наверное, он тоже иностранец. У нас в колледже вообще много иностранцев учится. Не знаю уж, почему.
Но сегодня… Сегодня я был готов его убить. Взаправду. Нет, все сначала было довольно мирно. Странно, но мирно. Недомерок сидел на кухне. Днем. Это уже было необычно. Сидел и ненавидящим взглядом прожигал мисочку с печеньем. Пил пустой чай и смотрел на печенье. Наверное, с ума сходит.
- Эй, Канда! Хочешь печенья? – Тихо и как-то грустно спросил этот пацан. Заговорил. Почти три недели молчал, а тут вдруг заговорил.
Я молчал. Но, похоже, собеседник был ему и не нужен.
- Ну, как хочешь. – Встал, взял вазочку с печеньем и кинул все печенье разом в мусорку. Педантично вымыл миску и с радостной улыбкой ушел к себе.
Ну и что это сейчас было?
Похоже, сейчас в этом доме двое сумасшедших.
Поставив себе и пацаненку диагноз, я зашел к себе в комнату. Надо было еще конспект по праву переписать…
Но, зайдя, почувствовал, что что-то не так. Какая-то неправильность была в комнате.
Я не особо аккуратен. Но и свиньей меня назвать сложно. Но вот вещи раньше не лежали в таком идеальном порядке. Точнее, не так. Все вещи лежали именно на своих местах. Обычно я все так и кладу, но постоянно что-то не убираю. Небольшой творческий беспорядок всегда присутствует. А сейчас… Абсолютно все убрано. Разница мала, но я заметил. Память у меня всегда была хорошей.
Кто-то заходил. Нежданная уборка. Сосед-аккуратист. Запрет на вход в комнату. Сейчас будет драка.
Поток коротких, несвязных мыслей и еле слышный скрежет зубов. Я в бешенстве, если кто-то этого еще не понял.
Я не ворвался – я просто-напросто влетел в комнату Недомерка. Он сидел за столом, что-то мастерил. На звук повернулся, но как-то лениво и спокойно. И мой кулак врезался в эту надменную морду.
Он даже не удивился. Покачнулся от удара на этом стуле, отъехал немного. Просто приложил ладонь к лицу, на место удара и смотрел мне в глаза. Ни слова, ни звука. Только Пустота в серых глазах.
Хотя нет, понял я, всматриваясь – на дне этих глаз почти облегчение. Будто только и ждал, когда же я начну его избивать.
А самое интересное – когда это я научился читать чужие глаза, будто букварь для самых маленьких?! С крупными буквами и картинками.
- Ну и что ты делал в моей комнате? – Шиплю я. Я не просто зол. Я в бешенстве.
Даже не комната меня так разозлила. А вот это вот чертово равнодушие. Почему-то представилось, как он у меня убирался - скользил по комнате, бесшумно, легко, чуть касаясь предметов пальцами, длинными и белыми, очень холодными. От этого стало так противно…
Я же ему доверял! Не запирал я свою комнату. ни разу! Не оставлял нараспашку – да, но замок не защелкивал! Был уверен, что он не нарушит этой условной границы. Не полезет.
Он же никому не доверяет, так?! Он и мне не доверял! Так зачем?! Что он опять ждет от меня?!
Зачем смотрит широко распахнутыми, серыми глазами, настолько невозможно и пугающе?! В этих глубоких омутах должны плескаться эмоции! Эмоции, чертова кукла!
Достал. Нарушил. Влез. Разбередил душу. И сейчас – я избиваю чокнутого недомерка. Я выше, крупнее и в бешенстве. А у него в глазах – безразличие.
- Зачем?! – Подхожу и встряхиваю, за шиворот поднимаю выше. Так, чтобы глядеть в глаза. Понять.
Впервые в жизни хочу понять человека. Не просто так, что-то для себя узнать – а досконально, понять, чем он думает и как вертятся шестеренки в седой голове.
Поэтому тяну на себя, цепляясь пальцами за воротник. Задаю этот дурацкий вопрос. Уже не словами, нет. Просто это слово «зачем» - я настолько хочу узнать причину, что я уверен – это дурацкое слово читается в глазах.
Слышишь, ты, Недомерок?! Я хочу тебя понять! Узнать, что же ты за чудовище! Только прекрати так смотреть!
- У меня сегодня праздник. – Невпопад отзывается мальчишка, покорно обвисая в моих руках. Голос тихий и какой-то ломкий.
Мне хочется сделать две вещи – закатить ему оплеуху, чтобы Шпендель все-таки пришел в себя – и обнять, утешить, чтобы он снова мог молча улыбаться…
И эти желания меня пугают.
- Что ты несешь, Мелочь?! – Выбираю компромиссный вариант. Встряхиваю его снова, напоследок – и отпускаю. Он так и садится на пол. Длинная челка завешивает лицо, сам он кажется настолько хрупким и несчастным…
«Он же еще ребенок! Совсем мелкий!» - Шепчет совесть.
И я тоже сажусь на пол. Не хочется уходить. бросать его вот так… Хочется сесть рядом и понять наконец это странное существо. А еще не хочется видеть его вот таким – слабым и уязвимым.
- Мне сегодня даже отгул дали. Я всю квартиру убрал. Не только твою комнату. Праздник ведь… - Бормочет мальчишка, вцепляясь пальцами в рукава кофты. Длинная, толстая, шерстяная – отличная кофта. И в ней этот мальчишка кажется совсем худым. И очень несчастным.
Хотя стоп. Я же зол. На вторжение в мое личное пространство. На это психованное недоразумение. На все зол.
Уолкер подтягивает ноги под себя, обнимает колени руками и поднимает голову. А взгляд… Меня от него пробила дрожь.
У этого… Мояши невероятно выразительные глаза.
Губы улыбаются, а брови страдальчески изломаны. Кажется, он вот-вот заплачет. А взгляд… Отсутствующий. Будто мальчишка сейчас не в этом мире.
- Да что за праздник? О чем ты говоришь? – Я не выдерживаю. Что угодно, только бы разбить эту тишину!..
Мальчишка моргает, слегка недоуменно хмурится и говорит:
- Месяц. – Что? – Не понимаю я его! Он безумен?
- Сегодня ровно месяц, как я живу у тебя. – Поясняет он.
А у меня мелькает наконец-то догадка. Я. не обращая на него внимания, встаю с пола. Ухожу в свою комнату и начинаю искать одну вещь… Блин. Давно я забыл, где у меня всякая такая фигня валяется.
Наконец, возвращаюсь. И сую под нос этому Шпенделю календарик. Такие обычно у метро раздают. Реклама всякая, а на другой стороне – даты. И говорю:
- Ты – имбецил. Сегодня пятнадцатое. А ты поселился у меня шестнадцатого. Ты ошибся, придурок. Нет сегодня никакого праздника. – Снисходительно, насмешливо. Пусть проникнется.
- Да уж… Как я мог перепутать? – А мальчишка бездумно вертит календарик в руке и чуть улыбается. Настолько понимающе и печально…
И до меня доходит. Причем тут вообще я?! Он же наверняка от родителей сбежал! А раз у меня появился шестнадцатого… Все правильно, месяц. Пятнадцатого сбежал, а на следующий день – появился у меня.
- Скучаешь по ним? – Тихо спрашиваю, отбирая календарь. Он все вертел его и вертел… Раздражает.
Он сейчас настолько печальный, несчастный, что меня это бесит. Бесит то, что он передо мной такой слабый. Я же знаю, он сильный!
Он целый месяц был сильным. Настолько, что я мог лишь завидовать ему. А сейчас…
А еще раздражает то. что я не могу ничем помочь. Только выслушать…
Недомерок переводит взгляд на меня. На что ты смотришь? Он будто сканирует меня. У него настолько выразительные глаза, что это пугает. Но я не подаю вида. Мне побоку это все, ясно?! Пусть смотрит! Главное, пусть перестанет быть настолько несчастным…
А Недомерок все же решил ответить.
- Скучаю. Очень. Но… Так лучше. – Спокойный тон. Ни тени других чувств. Но я нутром чувствую фальшь.
Этот месяц, чертов месяц он был со мною искренним.
Поэтому сейчас его ложь настолько больно бьет.
Хотя с чего бы? Я же не?.. Ну не мог я привязаться к нему, не мог!
Он же… Он же просто дурацкий гороховый стручок…
- А если не врать? – Холодно бросаю я. На-до-е-ло.
- Я не вру. Так действительно будет лучше. – Отвечает он спокойно. И в этот раз – намного искренней. Вот только я не отступлюсь.
- Кому лучше? Папочке с мамочкой? – Презрительно кидаю в ответ. Я хочу вывести его из себя, чтобы он прекратил, наконец, считать себя мучеником! Куму будет лучше?! Его родственникам? Его семье?! Да что он понимает! Не ценит того, что имеет!
Будет лучше… Ага, два раза. Это ро-ди-те-ли. Им не наплевать.
А Шпендель вздрогнул, как от удара. Поднял лицо. А в глазах – отчаяние. Застарелое глубокое. Пробрало, а? Не думал ведь о них, когда сбегал?!
- Нету их. Папы и мамы. – Шепчет, почти себе под нос, мальчишка. А меня будто под дых ударили.
Он… Такой же?..
Сколько себя помню, родителей у меня не было. Только дед. Но когда я был еще совсем мелким – лет девять всего – он умер. Просто от старости.
Вокруг меня часто все умирали. Умер мой друг. Умерли родители. Умер дедушка.
И я остался с опекунами. Какой-то дальний родственник моего дедушки. Бак Чан. Но он был очень молод в то время, делал карьеру… И я был ему не нужен. И я все это время жил у друга опекуна. Комуи Ли. Неплохо, в общем-то, жил, но…
Не смог. Линали… Как сестра. Только с ней я мог общаться. После Алмы она… Почти друг. Самое близкое к этому понятию. Мы с ней неразлучны были. Я ее защищал вечно…
И когда она вдруг влюбилась… Почти предательство. Линали постоянно думала о Лави. Не обо мне. И она была счастлива…
Я не смог этого вынести. Съехал. Да, струсил. Но…
И я поклялся сам себе, что не буду привязываться. Не хочется, чтобы меня снова бросили. Я снова окажусь лишним.
Не хочу.
Я эгоист. Я хочу быть единственным.
Но сейчас… Этот мальчишка. Он такой же как я.
И я. сам не знаю, как, оказался рядом. Обнял. Просто сел рядом, обхватил руками со спины, и уткнулся в макушку.
Он пах… Апельсином, горечью, с легкой примесью миндаля. Такой, горький на вкус – но после него остается сладкий привкус на языке.
Я люблю миндаль.
А мальчишка повернулся, уткнулся мне в майку и заплакал. Тихо, беззвучно, лишь чуть вздрагивали плечи и сжимались длинные белые пальцы на мягкой ткани.
Так мы и сидели. Довольно долго. Не хотелось шевелится и думать. Хотелось просто прижимать к себе худое, вздрагивающее тело и ни за что не отпускать.
Ведь это означало, что он – этот ужасный, надоедливый и раздражающий до скрипа в зубах Мояши – рядом. Теплый и живой.
И, кажется, параллельные прямые все-таки пересеклись.
-
-
04.02.2012 в 17:47-
-
04.02.2012 в 18:01-
-
04.02.2012 в 18:20-
-
04.02.2012 в 18:51-
-
05.02.2012 в 19:35Вот поэтому мне и нравится, чувствуется эта горечь, не видно наигранности.